Вспоминая своё детство, я часто думаю о том, что люди того времени, несмотря на имущественную бедность, были дружелюбнее, бескорыстнее и духовно богаче, чем нынешнее поколение, с головой ушедшее в коммерцию. До 1917 года в России тоже были коммерсанты, но и в купеческом сословии существовало правило: дороже всего и выше – деньги, но ещё выше – совесть. Представители деловых кругов сегодня забыли о том, что «ещё выше».

На сельскохозяйственной Опытной станции в сороковые годы прошлого века было только одно двухэтажное здание, в нём размещались дирекция и кабинеты научных сотрудников. Меня же привлекала публичная библиотека. Выдавала книги, помню, молодая женщина по имени Лилия, из приезжих, оставшихся здесь навсегда. Душевная и внимательная к читателям, она заронила во мне интерес к чтению.

Здание конторы являло собой произведение деревянного зодчества. На его крыше красовался бельведер – стеклянная вышка. Все другие жилые и производственные постройки давно уже снесены.

Директора на станции менялись не раз. Я в лицо знал только Бориса Соломоновича Дриза. Он производил впечатление приветливого и доброжелательного начальника. На станции выпускалась стенгазета.

Однажды местный художник нарисовал в ней шарж на Бориса Соломоновича, однако директор к этому отнёсся с юмором. Художник Иван Павлович, колоритная личность, был маленького росточка, но большого таланта. Он трагически погиб в соседнем Новом Урене.

В моей памяти остался и образ старшего бухгалтера Опытной станции Петра Чихалова. Он был в добрых отношениях с моим братом Василием и раза два заходил к нам домой. Всех восхищало, как он виртуозно пользуется счётами, в которых нанизаны на проволоку деревянные фишки.

Дядя Петя, играючи, их перебрасывал, быстро решая сложные задачи на четыре арифметические действия. Для того времени счёты имели такое же значение, как теперь компьютер. Я на счётах с помощью отца освоил только два действия: сложение и вычитание, а бухгалтер бегал пальцами по фишкам, как музыкант по клавишам.

Рядом с конторой стоял стеклянный домик – теплица, там проводились опыты. Из производственных помещений меня очень привлекала конюшня. Некоторое время конюхом там работал мой отец. Рядом с конюшней высилась многоярусная чёрная силосная башня, здесь же размещалось хранилище сена и другого корма. Снаружи башня казалась мне средневековым замком. Мы с братом Николаем приходили к отцу и лазили по ярусам, всерьёз опасаясь привидений...

Большую часть населения Опытной станции составляла интеллигенция, прибывшая с оккупированных западных территорий. Это был научный городок со своим особым просветительским и духовным климатом.

Брат Коля в летнее время в свои 14 лет ходил на разные подённые работы, но и для меня, 10-11 летнего, отец нашёл дело. К уборочному сезону к мешкам зерна конторе нужны были сотни и тысячи этикеток величиной с детскую ладонь. Чистые листочки я заполнял текстом с данного образца. Помню, писал: сорт Лисицина, Элитный, дальше указывал влажность, сорность, всхожесть и другие характеристики.

В один сезон мне за такую работу заплатили немало – 43 рубля. Деньги принёс отец, потом он мне на них в магазине купил сумку из кирзы в виде ранца, а до того я ходил в школу с сумкой из холщовой ткани. Радость и гордость появилась: заработал сам в 10 лет...

Бывали годы, когда отец в летнее время работал на полевом стане далеко от Опытной станции на охране общественного поля, засеянного злаковыми, бобовыми и бахчевыми культурами. Меня часто брал с собой. Соорудил землянку и будку, а в землянке сложил голландку и объяснил мне секреты печного дела.

Учил наблюдать природу, вытравливать из нор сусликов, заливая нору водой.

Ему разрешалось по норме приносить домой по тыкве.

Это было хорошее подспорье к зарплате. Сахар мы видели редко, доступнее были тыква и сахарная свёкла. Пареная целый день в печи, потемневшая до шоколадного цвета свёкла могла бы и сейчас соперничать по вкусу с шоколадом...

Бывало и так, что я вместе с более бойким товарищем ходил на гороховое поле и набивал карманы зелёными стручками. Однажды нас поймали, но всё обошлось благополучно. К чему сейчас об этом писать? Смешно, но тогда всё было серьёзнее.

Вспоминая быт военного времени, ещё отмечу, что наши жилые дома барачного типа отапливались преимущественно соломой и кизяками, а дрова были чуть ли не предметом роскоши.

Таков был тыл воюющей родины. Домашний стол – более чем скромный. Хлеб выпекали в своей печке. Но муки получали мало, потому к муке добавляли тёртый картофель в квашню. Иногда добавляли лебеду. Я сам помогал матери, тёркой измельчал картофель...

А зёрна лебеды похожи на зёрна мака. В обычных условиях лебеда считается сорняком, но когда трудно, беда с хлебом, к лебеде относятся уважительно. Есть поговорка: ржаной хлебушко – калачу дедушка. А ещё говорят: лебедовый хлебушко – ржаному дедушка...

Можно предст авить, сколько радости было для нашей большой семьи за столом, когда подали большого жареного налима. А поймала налима Елена, жена моего старшего брата Григория, призванного на фронт. Дело было зимой. Лена пошла за водой к проруби на речке Бирюч, зачерпнула водицы и вытащила ведро с трепыхавшейся рыбиной…

Зарубку в памяти оставила и такая картинка из детства. Двигался Крестный ход по случаю какого-то церковного праздника из Нового Уреня мимо Опытной в сторону р.ц. Ишеевка.

Впереди, как водится, шёл священник, за ним толпа народа, один нёс большую икону с ликом Пресвятой Девы Марии и её младенца Иисуса. Некоторые жители Опытной станции подходили целовать святую икону.

По предложению матери, я тоже подошёл и приложился устами к святому образу...

Ещё всплыло из подвалов памяти, как по Опытной станции разъезжал в телеге сборщик утильсырья. За ним стайкой бежали подростки и бросали в подводу тряпки, кости животных и прочее. За это сборщик давал ребятам свистки и ещё что-то... Нередко к нам в дом заходили прибывшие из дальних сёл нищие и погорельцы, именем Христа просили кусок хлеба или что-нибудь из одежды. Мы и сами жили бедно, но мать приучала детей сострадать чужому горю и находила, что подать просящему. Нищие того времени – настоящие горемыки, это сейчас у попрошаек дурная репутация: просят не кусок, а деньги на выпивку.

Бывало и такое: люди, чтобы выжить, совершали незначительные кражи. Платили за труд мало, выполнялся лозунг: «Всё для фронта!», и прокормить ребятишек было непросто. Руководители понимали ситуацию и на многие такие дела закрывали глаза, иначе заберут работников, и некому будет работать...

Ещё вспомнилось, как приезжали артели из плотников, столяров, жестянщиков. Они проживали в передвижном тракторном вагончике, а работали на строительстве разных производственных объектов на станции. Мастера в выходные дни заходили к нам, предлагая свои услуги. Они сделали нам стол, табуретки и вёдра на славу. А некоторые, особо талантливые, делали чудесные деревянные ложки и игрушки, и эта красота оживляла наш скудный быт. Долго служили нам их изделия. Если бы сегодня нашлись такие мастера-кустари и свою продукцию вынесли на рынок, думаю, покупатели бы нашлись.

Но ныне утрачены секреты многих ремёсел, да и люди гнушаются «мелкой» работой...

В самых трудных условиях человек тянется к красоте, старается облагородить свой быт. Помню, как мы делали из газет оконные шторы в саманном доме. Жёны старших братьев были мастерицами и умело превращали газетную бумагу в кружева.

В нашем саманном двенадцатиквартирном доме все квартиры были однокомнатные, площадью около 25 квадратных метров. Иногда семья вырастала до десяти человек. Значительную часть из названной площади занимали русская печь и голландка, поэтому сооружали полати.

Нередко к нам заходили ночевать люди, пробиравшиеся из дальних сёл в город. Спали на полу, на тесноту не жаловались.

До ветряной мельницы-водокачки было далеко, воду развозил дядя Ваня на лошади, в двух бочках. На маленькой электростанции механиком работал Вильданов Гани, свет давали в вечерние часы. «Гани, свет гони», – можно было услышать от ребятни.

Была и общественная столовая. Мы с братом Колей в бидонах приносили причитающиеся взрослым порции домой. Чаще всего это были гороховые и чечевичные блюда...

В клубе показывали патриотические фильмы. Для многих кино было в новинку. В начальной школе работали отличные учителя, дети были усердны в учёбе, не говорили непристойностей. И словарь взрослых был сдержан в применении «ненормативной лексики».

Любовь к книге, к чтению считалась нормальным явлением...

Возможно, перечисленные мной эпизоды прошлой эпохи незначительны, но это страницы истории Опытной станции с её трагическими и радостными чертами. После войны многие уехали, я тоже в 13 лет сменил адрес.

Было много переездов, но по возможности я навещал мою малую родину. До седых волос я благодарен ей за всё.

Алексей Мердеев

«Мономах», 2010 г., №2(61)